[ Независимая студенческая газета "Юъ" - Мнения - Уж как этот мрак российский мне да вытерпеть бы ]

…И пришёл я в Военкомат свой, да на медкомиссию

И уж как испослала меня та комиссия, так послала, да далеко-далеченько

А уж как добрался я до тьмутаракани той, так уж и засосала меня недобра трясинушка

Как пришёл я во тот хлев больничный, ой что ж за срам, что ж за бесчинства звериные там творилися.

Тут, какая б ни была силушка, в миг отымется…

Правозащитные организации плодятся как кролики. Порой уж и не разберёшь чего же на самом деле больше, прав или организаций, стоящих на их страже. А сколько комиссий, коллегий, других спец. образований, созданных исключительно для отслеживания и выявления халатности, нарушения прав больных, антисанитарных условий и многого другого. Однако «широкая» правозащитная деятельность этих и многих других институтов отчего-то не коснулась больницы №64, в коей мне, по стечению обстоятельств, «посчастливилось» побывать. (Как впоследствии выяснилось, многие другие мед. учреждения так же были вынесены волной за границы деятельности подобных организаций)

Вы когда-нибудь видели, чтобы одновременно и буквально все права человека и гражданина были нарушены в пределах одного- единственного, достаточно небольшого учреждения? А именно, систематически, ежеминутно нарушались в соответствии со штатным расписанием в рабочее время с 9:00 до 20:00 без обеденного перерыва. Нарушались всеми, начиная с медсестёр и кончая лечащими врачами.

Люди лежат в коридорах, холлах, грязное, оборванное зачастую, постельное бельё не сменяют, частенько бывает так, что вновь прибывшего больного кладут в кровать, не перестилая её после предыдущего. Среди пациентов много стариков. Нагие, немощные, и мужчины и женщины лежат у всех на обозрении, ничем не прикрытые. Кто-то впал в беспамятство, кто-то тихо плачет, отчаявшись звать санитарку, молить, чтоб на старости лет им оказали хоть чуточку уважения, хотя бы не позорили. Неужели так сложно укрыть одеялом какого-нибудь несчастного старичка или старушку. Ведь это ещё ветераны того поколения, на остатках завоёванного и созданного которыми ещё хоть как-то существует наша страна. и мы вместе с ней.

Что ж, ладно, халатность медперсонала – ещё полбеды, зафиксировали, приняли меры – проблема решена. Но никто из больных среднего возраста, молодёжи, прогуливающейся по коридорам и способных помочь, никто не откликнулся, не внял ни просьбам, ни мольбам. А то и не скупились на самые издевательские ругательства в адрес просящих. Кто или что может справится с жесткосердностью, мертвящим холодом человеческих душ. «Братья и сёстры», так в прежние века обращались к людям не только священники – мы забыли об этом. Мы забыли о том, что каждый из нас человек и каждый смертен, а главное, каждого в жизни может постичь несчастье, которое перевернёт её, но не было бы поздно, потому что именно тогда нам с вами понадобится отзывчивость, сострадание, понимание другого и так непопулярное сегодня качество - «доброта»! Доброта, умение сострадать, умение жертвовать ради ближнего – вот элементы того, что я называю красотой человеческих душ и именно так я понимаю то спасение, которое предрёк нам в своём высказывании Ф. М. Достоевский.

Многие говорят, что с подобной российской бытностью нужно смириться. Гораздо реже слышны проблески сопротивления, попытки бороться с подобными вещами, готовность своими силами менять то, что сложилось в результате нищеты и упадка, вследствие того огромного разочарования, которое испытала наша многострадальная страна. А с другой стороны, вы знаете, следствие ли это упадка? На моих глазах всё в той же больнице происходили самые разные инциденты, но есть один, который мне никогда не забудется. Неожиданно в отделение влетает медсестра: «Завтра утром главврач с комиссией приходит с проверкой!!! » Что тут началось. Вдруг выяснилось, что свободные палаты есть, но они свежеотремонтированы, и посему больных туда класть не хотели, каково, а? Действительно, зачем же ремонтировать палаты, приводить их в божеский вид…. неужто, чтобы разместить там больных? Неееет, где ж это видано-то, чтоб больные в чистоте, да в приличных палатах лежали, авось и так перебьются. В несколько часов больные из коридоров были переведены в новые палаты, все постели перестелены свежим накрахмаленным бельём, до блеска вымыты окна и дверные стёкла, всё приведено в состояние идеальной частоты и стерильности, ввёрнуты недостающие лампочки и многое другое. На следующее утро весь персонал и врачи пришли на работу, как на приём в Кремль. Сияющие чепчики и халаты сияли в глазах, из дома сотрудники принесли вазы, в которые были расставлены свежекупленные букеты цветов, а вежливость в этот день граничила с приторностью. Главврач остался доволен.

Однако в то, что произошло затем, просто невозможно поверить, смех и слёзы. Смех оттого, что ситуация комична, но слёзы наворачиваются при мысли о том, что так устроено в этой стране всё. Не успел врач выйти за порог корпуса, как свежая, чистая униформа была снята, больных выволокли обратно, заперев на ключ новые палаты. Часть белья и полотенца сменили опять на старые. Отдельные элементы, в том числе и вазы с цветами, появившиеся по такому поводу вмиг исчезли туда, откуда возникли. Опять та же грубость и неуважение в обращении. Спустя несколько дней опять грязь, антисанитария, опять больные заброшены, и исходя под себя продолжают лежать, никем не замечаемые, всё вернулось на круги своя.

И в заключение, знаете, не могу удержаться ещё от одного примера, он кажется мне очень важным. Все дни, что я был там, я наблюдал. В коридоре среди прочих был старик, к которому никто не приходил – лежачий больной. Каждое утро в обед, и за ужином тарелку с едой ему ставили на тумбочку, стоящую в ногах, вплотную к кровати. Сначала я думал, что санитарка кормит его позже, а тарелку ставит заранее, когда разносит их всем, так удобнее. Оказалось нет… Те дни, что я был там, старик почти ничего не ел. Ставя тарелку так и зная, что он не способен сам утолить голода, она каждый раз проходя мимо язвительно бросала ему: «Ну что ж ты не поешь милой?», «Что, не голоден? Ну же давай ешь!» и смеялась, ей это доставляло удовольствие. Так на нём она компенсировала, должно быть, собственную убогость и ничтожество. И старик уже не просил её, и не ругался в её адрес, он просто тихо всхлипывал, стараясь, чтобы никто не заметил его слабости. В нём оставалась жить гордость! Гордость за то, что он прошёл огромный жизненный путь и уж только за то, что люди его поколения доживают до столь преклонных лет, подобно ему, в нашей стране нужно давать ордена и ставить памятники! А ведь, не усомнюсь, если этот человек прошёл войну. Его единственным спасением было то, что ночью дежурила другая санитарка, кормившая его из жалости. Одного не могу понять, что же это за страна такая, в утробах матерей которой взращено было такое количество героев, в которой люди, умирая от голода, делили с ближним самый жалкий кусочек хлеба, в котором и хлеба-то вовсе не было, кора да опилки, и в которой этих самых героев, и просто людей, отдавших свои жизни и души без остатка, на старости лет втаптывают грязь, измываясь и насмехаясь над их подвигами.

…по окончанию завтрака, она брала его нетронутую тарелку и выбрасывала кашу в мусорное ведро….и в этот момент я думал об одном, я желал, чтобы именно для неё и ей подобных воскрес тот блокадный Ленинград, когда бы они поняли цену чужой и своей собственной жизни.

Сергей Георгиевский