Лес застывшего времени

* * *

Он опрокинул стопку водки, пнул ногой дверь так, что она чуть не слетела с петель, и ушел в ночь, уверенный в том, что больше сюда никогда не вернется.

Вдалеке чернел лес, по которому уже вторую неделю бродил мелкий дождь. Он пошел по узкой тропинке, как вдруг что-то защемило в его сердце, как будто кто-то садистски воткнул в него ржавый гвоздь, который при любом движении дает о себе знать колкой, неприятной болью. Он схватился за сердце и простоял так еще несколько минут. Поняв, что боль не прошла, он решил лечь на мягкий, чуть сырой от дождя, мох и подождать, когда боль прекратиться.

* * *

Война закончилась, и страна, наконец, вздохнула спокойно: впереди мирное время, когда она будет зализывать раны, а слух будет отвыкать от шума бомбежек; когда ночь снова прорвет звук гармони, и когда по вечерам станут рассказывать женам и детям о войне, о том, как было сложно, о том, как казалось, что не хватит сил воевать и о тех, кто не пришел и не придет больше.

Варвара жила в избе на окраине деревни, к ней никто не вернулся и она тихо жила одна, наблюдая, как проходят дни – один похожий на другой – как тлеют и теряют цвет воспоминания, как постоянная боль в затылке стихает и как тень сына часто приходит по ночам и что-то ей говорит. Совсем незаметно к ней подступала старость, и ее приближение она почти не замечала. Ложась спать, Варваре долго снилось, что она не может уснуть, а потом она видела свою комнату, выходя из нее, она попадала в другую, точь-в-точь похожую на ее собственную, вот только очертания в комнате были размыты, как будто нарисованы на картине, попавшей под дождь. И она бродила по этому призрачному лабиринту. В одной из комнат она обязательно натыкалась на сына, он сидел, сгорбившись по-старчески на ее кровати, и как только замечал ее, в его очертаниях резко прорезались две алые щели глаз, и, посылая вслед ругань, он гнался за Варварой и неизменно настигал ее, хватая за волосы. И тогда она просыпалась в холодном поту, в затылке начинало ныть, и ей казалось, что капли дождя, ударяясь о листья, превращаются в шаги, а сплетение теней принимают очертания живого человека. Женщина подходила к окну и видела спину сына, удаляющегося нетвердой походкой в сторону огромного черного леса, в котором, как говаривали старухи, все еще бродит нечистая сила. Она видела его в военной форме с рюкзаком за плечами, уходящим в небытие, как он уходил от нее в последний раз.

Прошло время, ей стало казаться, что уже нет разницы в том, умерла ли она или еще нет. Варвара уже давно срослась со стенами в своей избе, и выходить на свет ей не хотелось. Застряв во времени, она жила подобно тени, перемалывая в памяти воспоминанья детства, и уже стало все равно, существует ли какое-либо отличие увиденного во сне от реальности, хотя понять, когда она спит, а когда нет, Варвара не могла.

* * *

Шло время, и вот когда низкая избушка ссутулилась и с головой вросла в землю, так, что ее стало почти не видно, в дверь постучали…
Ответа не последовало.
Постучали снова. И когда в очередной раз никто не отпер, в избу вошло несколько крестьян. Дверь подалась с истошным криком, и перед ними появилось маленькое, забытое всеми пространство, обросшее паутиной, с серыми от пыли и древности стенами.

Вдруг послышалось как кто-то ворочается на печке. Это была хозяйка.

Крестьяне поклонились самой древней жительнице хутора и рассказали ей вот что:
Вчера, когда соседские мальчишки ходили в лес за морошкой, они ненароком заблудились, и ища выход из лесу наткнулись на старую, почти заросшую, тропинку и пошли по ней. Но вскоре, путь им преградило какое-то бревно, осыпанное палой листвой. Подойдя поближе, ребята в ужасе вскрикнули : перед ними лежало тело солдата. Его лицо было бледным, чуть зеленоватым, а застывшие черные глаза излучали удивительное, потустороннее свечение и в их бездонной глубине, казалось, можно было увидеть лицо самой смерти. Ребята очень удивились тому, что у солдата была старая форма, которую носили еще при второй мировой войне. Но более удивительно было то, что тело, пролежавшее так долго в лесу, совершенно не подверглось тлению и оставалось таким, как будто солдат преставился на прошлой неделе. Прибежав домой испуганные мальчишки сразу же рассказали обо всем взрослым., и те, найдя тело, привезли его в деревню, чтобы после опознания похоронить по христиански.

Но опознать тело никто не смог. Да и не просто было это: после войны прошло 30 лет, и многие старики давно умерли. Но вдруг, кто-то совершенно случайно вспомнил о Варваре – сгорбленной старушке-отшельнице, живущей в избе над обрывом.

Варвара открыла глаза, и долго смотрела сначала на крестьян, потом сквозь них и, наконец, произнесла:

- В рюкзак загляните.

Никто ничего не понял, но старуха уже забылась в тонком сне.

* * *

Очистив от палой листвы несчастного, все увидели старый солдатский рюкзак. Жесткая зеленая материя стала грязночерной, а маленькая медная застежка была полностью изъедена ржавчиной. По спине трупа беспорядочно бегали муравьи, и было совершенно непонятно, какая сила удерживала его от тления все эти годы. Когда открыли рюкзак, то из него, словно огромная змея, выпала коса. Толстая русая коса, подвязанная синей ленточкой. И тогда крестьяне поняли – Варвара что-то знает про это. Но старуха упорно молчала, впадая в тяжкие воспоминания…

На освещенной редкими фонарями улице снова стала появляться скомканная тень. Она потерянно бродила возле окон старой избушки, и Варваре снова не спалось. Она ворочалась с боку на бок и что-то бормотала во сне.

На рассвете, после бессонной ночи она пошла к ранней литургии.
 

…Скоро вошел священник, положив Евангелие и Крест, начал читать Правило.

Старушка подошла и долго не могла начать исповедь.

- Батюшка,- начала она,- я тяжко согрешила…

Это было давно, 30 лет назад. Был у меня сын Никита. Рос озорным, а как в разум вошел, так запил, тяжко запил. Придет было домой - на ногах еле стоит. И слова ему поперек не скажи - сразу бить начинает.
 

Батюшка сосредоточенно слушал, изредка качая головой.

И стал меня мой собственный сын смертным боем бить. Приходил домой пьяный и избивал меня до полусмерти, забирал последние гроши и снова куда-то уходил, и возвращался только через несколько дней.

Здоровья я всегда была слабого, и каждый раз тяжело оправлялась от сыновьих побоев. И вот, когда объявили, что на нас немец идет, пошел мой Никита в ополчение. И говорит, мол, и я, мать, в партизаны ухожу. А я ему, ну какой из тебя партизан? Пьешь денно и нощно. И тут он как ошалелый на меня набросился, схватил за волосы и так стал волочить из угла в угол, что вырвал косу с корнем, а потом сжал ее в кулак и показал мне, мол, вот ты у меня где. Дальше уж не помню, как сквозь сон, кинул он косу в солдатскую сумку, да так и ушел. Когда я очнулась, долго еще лежала на полу и плакала то ли от боли, то ли оттого, что больше его не увижу. И тут точно бес в меня вселился, меня как будто кто-то ударил камнем по голове. Я вся задрожала от злости и начала орать в открытую дверь: “Чтоб тебе пусто было, проклятое отродье!” Прокляла, одним словом, батюшка, собственного сына.

По щекам старушки катились горячие слёзы и она вся дрожала в беззвучном рыдании.

Когда Варвара успокоилась, она рассказала исповеднику, что тело, которое нашли крестьянские мальчишки в лесу, было телом ее собственного сына…

* * *

Похороны были назначены на воскресенье. В тот день шел мокрый снег. Он падал с неба пушистыми хлопьями и они растворялись, не долетая до земли. На кладбище перед гробом стояла небольшая кучка людей, батюшка читал молитву.

Варвара стояла неподалеку от него и смотрела на лицо сына, которое казалось ей все таким же холодным и жестоким, каким, впрочем, оно было для нее всегда. Старые рубцы от побоев еще давали о себе знать тупой болью в спине, а горечь от обиды отравляла сердце. Но, когда крышку гроба должны были закрыть, Варвара подошла ближе.

- Спи спокойно, сынок, Господь с тобою,- сказала она, перекрестив лоб покойного.

И в этот момент время, казалось, нарушило свое естественное течение, и тело на глазах батюшки и крестьян быстро стало разлагаться. Оно неслышно крошилось и оседало, пока на дне гроба не осталась куча праха. Подул ветер и он полетел по нему, растворяясь в воздухе. Крышку закрыли, и в темноту могилы постепенно опустился пустой гроб…

Варвара пришла домой. Ей казалось, что она оглохла от молчания и онемела от глухоты. Она покопалась в печке, нашла к котелке картофелину, съела ее, и не заметила, как уснула. Ей снилось, что она сумела найти выход из темного лабиринта. Она вышла из него, когда нашла открытой дверь в одной из комнат. Варвара попала на залитую солнцем поляну и почувствовала себя снова молодой. Она бежала сквозь высокую траву, и чувствовала, как обжигает ее плечи и руки холодная роса. Она бежала, сама не зная куда. Ей было весело и легко, и она не хотела просыпаться, впервые в жизни не хотела.

22.10.2002                                                                                                                                          Чандра Ян